За изгородью цвёл лён. Он цвёл чудесными голубыми цветочками, радовался дождю и солнцу и строил планы на будущее.
Проходящие люди говорили, что лён уродился на славу и из него выйдет превосходный кусок холста. Слыша это, лён радовался ещё сильнее: больше всего на свете ему хотелось быть полезным.
А так лён был совершенно счастлив.
Колья той изгороди, за которой рос лён, были с ним категорически не согласны. Мол, зелёный лён жизни не знает, так и пусть не спешит радоваться; а старые колья всё на свете повидали и точно знают, что ничего хорошего не будет: "Оглянуться не успеешь, как уж песенке конец!"
Лён, однако, остался при своём мнении: песенке вовсе даже не конец, а завтра будет новый чудесный день, и лён по-прежнему самый счастливый на свете.
Через какое-то время пришли люди и вырвали лён с корнем, а после стали его мочить, сушить, мять, давить, чесать...
Сначала лён подумал, что не вечно ж ему жить в собственное удовольствие и теперь надо потерпеть, хоть и было очень больно.
После лён решил, что всё, песенке конец; а всё ж таки он был благодарен за то, что жил, рос, цвёл и был счастлив, пусть всё и закончилось так быстро...
Но нет, всё ещё не закончилось. Лён очутился на ткацком станке, и, пройдя через очередную муку, превратился в холст.
Бывший лён поразился и обрадовался: он переродился в нечто новое, теперь он начнёт приносить пользу; и да, песенке не конец, это только начало!
Люди ухаживали за холстом и всячески его подготавливали и обрабатывали; а после принесли холст в дом, и принялись резать его ножницами, протыкать иглами, раскраивать и прошивать... И претерпев все страдания, холст обнаружил, что из него сшили бельё. Двенадцать штук.
Бывший лён обрадовался: теперь-то он точно нужен, теперь он приносит пользу! Не в этом ли радость жизни? И, кроме того, его теперь двенадцать. Он одно, но в то же время — целая дюжина. Поразительно!
Вот и приносил пользу лён — бельё-то вещь нужная.
Но прошли годы, и бельё износилось.
Бельё хотело бы ещё послужить, но оно уже пришло в негодность.
Его порвали на тряпки, а тряпки принялись резать, рубить, мять, варить... Видимо, песенке конец.
А бедные тряпки всё варили, резали, толкли, промывали, процеживали, сушили... И вдруг из них получилась тонкая белая бумага.
Лён вновь переродился.
На бумаге написали рассказы, и такие чудесные, что люди, прочитав их, становились умнее и добрее.
И счастью бумаги не было предела.
Песенка-то всё не кончается! Каждая мучительная смерть всякий раз оказывается переходом в новое, лучшее состояние.
И с каждым новым перерождением лён приносил всё больше пользы и радости этому миру.
Его чудесные голубые цветы расцвели прекрасной мыслью.
Но какая же всё-таки важная миссия у бумаги — быть хранительницей знания!
И бумага решила поделиться своею радостью и своим знанием со всем миром. Для этого, правда, придётся обойти целый свет — и бумага собралась в путешествие.
Люди взяли бумагу и отправились с ней — но не в кругосветку, а в типографию. Рассказы, написанные пером на бумаге, перепечатали в сотни, тысячи, и сотни тысяч книг, а те разошлись по всему свету.
И то верно: беззащитная бумага порвалась бы и испортилась по пути, а книги в надёжных картонных доспехах пронесут заключённое в них знание без потерь.
Бумагу связали лист к листу и отложили на дальнюю полку.
Тут она решила в тишине и покое подвести итоги и постичь самое себя.
Через какое-то время люди задумали снести рукописи в лавку и продать их на обёртку; но исписанные листы в лавке не принимали, и тогда бумагу решили просто сжечь.
Её сунули в плиту; дети собрались вокруг посмотреть на весёлое пламя и яркие искры.
Бумага вспыхнула и загорелась; огонь рвался на такую высоту, до какой никогда бы не дорос лён; и огонь ослеплял сильнее белоснежного холста.
Нежные голубые цветы превратились в тонкие нити, затем — в прекрасные мысли и слова, а мысли и слова вспыхнули пламенем.
Пламя рванулось ввысь, к солнцу, выше всего на свете — и рухнуло вниз, обернувшись пеплом.
А в воздухе танцевали крошечные невидимые создания. Их было столько же, сколько голубых цветочков у льна; они были воздушнее и легче породившего их пламени; и поднимались выше, чем мы можем себе вообразить.
Невидимые существа сплясали искрами на золе и поднялись ввысь; дети развеселились и стали петь о том, что "оглянуться не успеешь — вот и песенке конец".
А невидимые создания теперь точно знали, что песенке не конец, конца не бывает; и они самые счастливые на свете.
